Отсюда, с крыши склада, в зеленовато-желтой мгле прибора ночного видения детали разбирались плохо. Человеческие фигуры в темном переулке выглядели бесформенными силуэтами, а голоса в наушнике направленного микрофона казались искаженными и механическими, словно скверно синтезированные компьютером. Ну ничего. Заранее укрытые в переулке камеры дадут картинку, вполне пригодную для следственных действий. От завода несло острыми химическими запахами — похоже, директор знал, кому и сколько давать, чтобы они смотрели в другую сторону от изношенных фильтров. Павай пошевелился, устраиваясь поудобнее на жестком покрытии, чем заработал неодобрительный косой взгляд лежащего рядом оперативника. Да, все-таки возраст чем дальше, тем больше дает о себе знать, и проторчать несколько часов холодной ночью в засаде для него уже совсем не так просто, как раньше.
— Что-то я раньше тебя не видел, — проскрежетал в наушнике голос бандита. — Где Михай?
— Курит в прохладе, — буркнул изображающий из себя сутенера охранец. — Взяли период назад. Слышь, ты не по делу базаришь много. Берешь или нет?
— Старая она какая-то. И толстая, — в переулке на мгновение мелькнул свет фонаря. — Чё сами-то не пользуете? Клиенты нос воротят?
— Упрямая слишком. Дважды пыталась к ищейкам рвануть, во второй раз еле перехватили. Да какая старая, ты чё бухтишь, в натуре? Во, паспорт ее, видишь? Написано же — двадцать два.
— Вон, на стене тоже написано… Сколько хочешь?
— Двести.
— Да ты совсем шизанулся? Двести кусков за такую? Я ее и за сотню не толкну. Пятьдесят.
— Да ты ее за триста сдашь. Ладно, сто восемьдесят.
— Да за какие триста? Старая, жирная и строптивая. Семьдесят.
— А может, я за нее еще и доплатить должен? Да меня завалят, если я тебе ее даром отдам! Сто пятьдесят.
— Сто.
— Сто тридцать. Это последнее слово, я сказал. Не хочешь — ты не один в деле.
— Ладно, сто тридцать. По обычной схеме.
— Нет. Сказано же — бумагой. Прямо сейчас. Ты чё, не принес?
— …! Задрал. На, подавись.
— …смотри-ка, не кукла. Все, бери эту дырку, а я валю отсюда.
Оперативник грубо пихнул ногой скорчившуюся у его ног женскую фигуру, сел в машину и, не включая фар и габаритных огней, вырулил из переулка. Микрофон донес до Павая тихий женский стон.
— Ты, прошмандовка! На ноги встала, быстро. В машину! — скомандовал бандит. — Дернешься или пискнешь — морду попорчу. Авось до Граша заживет.
Женская фигурка покорно поднялась на ноги, неуклюже из-за скованных за спиной рук, и, шатаясь, поплелась к небольшому фургончику. Хлопнула дверь, затарахтел мотор, и фургон вырулил на дорогу.
— Здесь Та-3, веду объект, — прошелестело в наушниках.
— Первый — всем группам, — тихо откликнулся лежащий рядом с Паваем оперативник. — Работаем «карусель» по основному плану. Третий, держись на пределе дальности. Отбой.
Охранец поднялся, бесцеремонно сдернул с Павая наушник и, подхватив «пушку» микрофона, затрусил к миниатюрному вертолету слежения, уже начинавшему бесшумно раскручивать лопасти. Паваю он не сказал ни слова, чему тот нимало не огорчился. Он и так напросился в операцию балластом — просто чтобы лично убедиться в безопасности вздорной девчонки. Его дальнейшее участие в слежке не предполагалось. Вся операция вообще была задумана и проведена наперекор желанию Яны, настаивавшей, что сумеет самостоятельно просигналить о своем местоположении. Ох уж эта самоуверенная молодежь, которой море выпить — что чихнуть!
Самоуверенная?
Запись допроса сутенера он просмотрел на три раза, постоянно отматывая назад и пересматривая некоторые эпизоды. Ужас. Панический ужас — вот что читалось на лице ублюдка каждый раз, когда он осмеливался оторвать взгляд от пола. Катонийца буквально трясло от одного звука голоса Яны — самого обычного женского голоса, спокойного и без малейших следов угрожающих ноток. Как она сумела так сильно его запугать? Павай знал этот тип преступников — самоуверенные и дерзкие, они продолжали нагличать, даже давая показания, бравируя собственными жестокостью и безжалостностью. Чтобы сломать его до такой степени, не оставив на теле следов, даже опытному следователю пришлось бы изрядно поработать — с применением методов, о которых писать в газетах не принято. Пара часов тяжелой и неприятной работы, не меньше. Она же, не имея никакого опыта, управилась за… полчаса? тридцать минут? Или даже быстрее?
Криминалист, кряхтя, поднялся с крыши, отряхнулся и пошел к выходу на лестницу. ПНВ он отключил загодя, чтобы не поймать случайный луч света из приоткрытой двери, а потому в темноте дважды запинался о какой-то мусор. Спасибо, что дождь так и не собрался пойти, а то быть бы ему сейчас не только грязным и голодным, но еще и мокрым. Он сбежал на шесть пролетов вниз, кивнул сонному охраннику у входа и вышел на стоянку.
Его автомобиль стоял рядом со входом в здание. Свет от фонарей отражался от бокового стекла, и что в машине есть кто-то еще, он заметил, только когда опустился в водительское кресло. Темная фигура шевельнулась на сиденье рядом, и он замер, не успев выдернуть пистолет из-за отворота темной куртки, когда щелкнул выключатель верхнего света.
Графиня Циннана Подосиновик сладко потянулась и широко зевнула, деликатно прикрыв рот ладошкой.
— Между прочим, могли бы назначить операцию и на полдень, — с упреком сказала она. — А то сиди в этом гадком вонючем месте и жди ночь напролет. Фу, как низко!
— Дама Подосиновик… — пробормотал ошарашенный криминалист. — Как ты здесь…