Река меж зеленых холмов - Страница 116

116

А что — новые возможности?

Нога изуродована так, что спасти ее, оставаясь в рамках текирской медицины, нельзя. Уничтожить веретенчатых бактерий для ее наноманипулятора проблемы не составляет, но там слишком много мертвых тканей. Без гемодиализатора он умрет от общей интоксикации. Или от острой почечной недостаточности, которая уже начинает развиваться. Ближайший диализатор — в нескольких тысячах верст отсюда, в Граше или, вернее всего, в ЧК. Здесь и сейчас она теоретически у нее только два варианта: либо ампутировать стопу и часть голени, либо использовать технику Демиургов. Она не помнила точно, но наверняка в обширной библиотеке фантомных устройств есть нечто, способное очищать кровь. Но имеет ли она право им воспользоваться?

Ступня искалечена так, что собрать ее заново сможет лишь опытный ортопед, ей такое недоступно. Старик все равно не сможет больше ходить, а любой мало-мальски опытный врач, взглянув на ногу, определит, что с ней произошло. И тогда очень неприятных вопросов не избежать…

Не обманывай себя. Наверняка у Демиургов есть устройства для лечения чего угодно. У нее так и не дошли руки до тщательного изучения раздела медицинской аппаратуры, но если есть нейрошунт, то наверняка найдется и остальное. Но что дальше? С помощью фантомной техники она лишь укрепит свою репутацию великой волшебницы и сделает шаг в сторону провала легенды о своей человеческой сущности. И она не может использовать ее для лечения всех больных на земле. Та же самая проблема: нельзя просто так дать Текире новые технологии, вытряхнув их из волшебной сумки циркового фокусника, тем более — технологии, которые невозможно объяснить средствами современной текирской науки. Хватит одного лишь вирусного эффектора, причинившего столько вреда.

Здесь нет середины. Либо она остается в рамках науки и техники Текиры, либо полностью раскрывает миру новые технологии. Нельзя чуть-чуть забеременеть. Нельзя чуть-чуть продемонстрировать, что она больше не человек. Либо так, либо так.

А она уже решила — они все добровольно решили и согласились — что их нечеловеческая сущность должна остаться в тайне любой ценой. Иначе Текире может прийти конец вопреки всем их стараниям — и стараниям Старших. Будь проклята Игра и ее наследие… Папа, знал ли ты, на что обрекаешь меня, давая мне доступ к чудо-инструментам и одновременно лишая возможности ими пользоваться?!

Прости, мысленно извинилась она перед стариком. Я не могу сохранить тебе ногу. Я не знаю что станет с тобой, одноногим, в мире, где о пенсии по старости никто даже и не слышал. Я могу лишь использовать тебя для демонстрации своих сверхспособностей лекаря, приложив все усилия, чтобы облегчить твои страдания. Я не знаю, сумеешь ли ты простить меня. И не знаю, сумею ли я простить саму себя хоть когда-нибудь…

Она решительно выбралась из бадьи, чувствуя, как ледяная безнадежность сковывает сердце, и принялась вытираться какой-то не слишком чистой тряпкой, заменяющей полотенце.

— Одежду, — скомандовала она, глядя в пространство.

Одна из женщин с опасливым поклоном подала ей местное платье, похожее по покрою на кубалу, но отличающуюся тем, что глухой капюшон не стягивался на лице завязками, а имел неширокую прорезь напротив глаз, набрасывался на голову сзади и спереди пришнуровывался к специально вшитой палочке. Внимательно ознакомившись с фасоном, Карина хмыкнула и резкими движениями, совмещенными с незаметной работой манипуляторов, напрочь оборвала сначала капюшон, затем рукава до плеч, а потом и подол приблизительно до колен. Грубая, куда худшего качества, чем в Мумме, ткань оборвалась криво и неряшливо, но подшить лохмотья можно и после. Сейчас — дело. Да, и не забыть компенсировать стоимость платья его хозяйке. Интересно, ста вербов хватит?

И куда делся асхат?

— Отведите меня к раненому, — приказала она.

Пятеро мужчин, среди них и предводитель, все еще вооруженные копьями, ножами и револьвером, ожидали ее за частоколом. Они избегали смотреть ей в лицо и упорно отворачивались. Эмоциональный интерпретатор показывал в них все понижающийся уровень агрессии и злости и все возрастающий страх. Похоже, начальное возбуждение уже спало, и теперь они задумались — а что же с ними могут сделать за угрозы и ругань в адрес пусть и женщины, но такой важной? По тропинке, виляющей между плетеными хижинами, загородками с курами и утками, чем-то вроде амбаров и сараев и прочими постройками, ее довели до дома с раненым. Уже издали она услышала вопли и причитания, словно по мертвому, резко оборвавшиеся, когда она вошла в дверной проем, занавешенный большим листом сетчатой пальмы. Женщины сгрудились у дальней стены хижины, стараясь оказаться от Карины хотя бы на полшага дальше, мужчины сгрудились у входа, не решаясь войти внутрь.

— Мне нужна горячая вода, — обратилась Карина к женщинам. — И чистая ткань. Много чистой ткани для перевязки.

— Да, да, момбацу сама! — закивали те вразнобой и вдоль стеночки выскользнули наружу. Осталась лишь одна пожилая женщина. Она молча, вжавшись в стену, следила за Кариной.

— Ты жена сана Шакая? — как можно мягче спросила Карина. — Жена? Или дорея?

— Жена, момбацу сама, — прошептала та.

— Как тебя зовут?

— Меня? — женщина растерялась. — Я… я никто, мое имя не важно…

— Важно. Пожалуйста, назови мне свое имя. Мне нужно поговорить с тобой о серьезных вещах.

— Но я же женщина, момбацу сама! — ошеломленно пролепетала старуха.

— Я тоже. Так как тебя зовут?

116