Дальше разговор плавно переключился на посторонние темы. Карине надавали кучу советов о том, где и что в городе посмотреть, а также в какие магазины, музеи, галереи, театры и учреждения зайти для лучшего ознакомления с городом. Составляй она долгосрочные планы экскурсий, ей хватило бы минимум на период. Она вежливо кивала, запоминая. Как-то мимоходом разговор зацепился за политику — начавшись с упоминания сложных отношений Княжеств с Грашем, он быстро перетек на непонятные «торговые преференции», с Грашем, кажется, совершенно никак не связанные, а связанные с местными аристократами. Громобой с Масариком с жаром принялись что-то доказывать друг другу, начали задавать Карине загадочные вопросы по катонийской экономике, в которых она не понимала не то что смысла, но и половину слов, потом в перепалку ввязалась Ветка, принялась подавать реплики Ольга. Потом внезапно оказалось, что Громобой специализируется по физике твердого тела и вот-вот защитит докторскую по полупроводникам, и он принялся разглагольствовать на тему перспектив микроэлектронной промышленности, причем здесь, кажется, смысл и половину слов перестали понимать и все остальные. Карина сидела, откинувшись на спинку удобного стула и меланхолично жевала ломтики вкуснющей нежной ветчины. Внезапно ей стало хорошо и уютно. Она и дома любила сидеть вот так, в уголке столовой, и слушать перепалку Яны и Палека, разговоры Цукки и Саматты на университетские темы… Она никогда не чувствовала себя свободно в таком разговоре в качестве полноправного собеседника, так что просто сидела тихой мышкой, впитывая в себя теплую дружескую атмосферу. На мгновение ей показалось, что она вернулась домой, в детство, и сейчас в комнату войдет папа, ласково потреплет ее и Яну по головам, отвесит звучный, но небольный щелбан Лике, умудрившемуся в очередной раз посеять в школе учебник по природоведению, и усядется за столом, откинувшись на стуле и вытянув посередине столовой ноги…
Но тут Масарик, Громобой и Ветка переглянулись и с трех сторон взялись за нее уже всерьез. Ей пришлось в очередной раз терпеливо рассказывать о своем похищении в Крестоцине, жуткой многодневной маяковой ломке в трюме быстроходной яхты Дракона, жизни в Мумме, финальной схватке с Шаем ах-Велеконгом… Однако она почему-то не испытывала никакого раздражения. Возможно, потому, что собеседники не пытались демонстрировать ей свое преувеличенное сочувствие и сюсюкать над ее «героизмом». Громобой отпускал дурацкие шуточки в совершенно ликином стиле, Ветка интересовалась подробностями быта аборигенов, а хозяин только задумчиво кивал.
Спохватилась Карина, только когда внутренние часы показали половину первого. Во сколько улетает самолет? В шесть… шесть двадцать. Значит, в пять сорок как максимум она должна попасть к стойке регистрации, чтобы успеть запихнуть проекцию в самолет в автономном режиме и заняться наконец-то делом. Значит, в полпятого следует отправиться в аэропорт, а с учетом возможных пробок, пожалуй, и в четыре. Если бы не Ольга, можно было бы до последнего гулять по городу, а потом переместить проекцию напрямую в аэропорт, сэкономив час-полтора. В конце концов, вряд ли кто-то стал бы придирчиво следить за тем, как она добиралась в туда и добиралась ли вообще. На регистрации отметилась, и ладно. Но с Ольгой придется вести себя по-человечески до конца. Значит, у нее всего-то три с половиной часа на прогулку. Как ни жаль, но придется откланяться.
— Господин Масарик, — нерешительно сказала она, — мне, пожалуй, пора. Я еще хотела по городу погулять, а мне в аэропорт скоро. Рейс раз в неделю, и я не могу задержаться.
— Разумеется, госпожа Карина, — кивнул тот. — Давай только напоследок все-таки уединимся на минуту. Я хочу сказать тебе пару слов. Ольга, позаботься, чтобы Гром не подслушивал. Только ты его и сумеешь остановить.
— Его еще и я сумею остановить, — гордо заявила Ветка.
— Ты его, скорее, пинками под дверь подслушивать погонишь и сама присоединишься, — усмехнулся Масарик. — А то я вашу журналистскую породу не знаю!
— От журналога слышу! — не осталась в долгу та. — Ольга, сколько ты хочешь, чтобы в сторону смотреть, когда мы дырку в стене сверлить станем?
— Титул оой-графини, особняк в тридцать комнат и место в Дворянской палате, — быстро откликнулась та. — Или нет, в Совете регентов, там хлебнее. И еще миллион мелкими немечеными купюрами.
— Вот что власть с людьми делает! — сокрушенно покачал головой Громобой. — Ладно, Марик, твоя взяла. Не сумею я миллион мелочью набрать, у меня только десятитысячные и с одинаковыми номерами, всю ночь карандашами разрисовывал.
— Отрадно слышать, — фыркнул Масарик. — Госпожа Карина, пойдем.
Следуя за ним, Карина повернула за угол коридора необъятной квартиры и вошла в рабочий кабинет, по стенам которого тянулись длинные полки с настоящими бумажными книгами. Жестом пригласив ее сесть в кресло, Масарик развернулся к ней лицом.
— Госпожа Карина, — негромко сказал он, — я еще раз хочу выразить тебе благодарность за твое участие. Крайне сожалею, что обстоятельства не позволяют мне принять твою помощь — и потому, что инвалиду не так уж весело жить в нашем мире, и потому, что приходится огорчать тебя отказом. Я многое знаю о тебе и уверен, что твое желание помочь идет от чистого сердца. Однако жизнь далека от простоты, и, видимо, мне придется ждать, пока наши врачи сами не сумеют починить мне спину. Ты не обижаешься на меня?
— Я не обижаюсь на тебя, господин Масарик, — качнула головой Карина. — Я все понимаю. Возможно, на твоем месте я бы поступила так же. И спасибо за вкусный завтрак.